Я снова в этом удивительном доме. Тут открыты окна настежь и играет Энимал джаз, отражаясь от высоких потолков и рикошетя от стен. Хорошо, небывало.
Пронзительно хорошо.
П.С.: сижу на подоконнике, окно открыто, первый этаж. Проходят двое пацанов и громко звучит в разговоре слово "Крылатское". Сердечко - ёк. Удивлена собой.
Хотя бы потому, что я работаю в обойме с людьми, которые поддерживают меня. С людьми, которые говорят "давай поставим себе цель", имея ввиду что они сделают для меня. Для чужой, почти незнакомой им меня. Готовы делать.
Поддержать, дать толчок, используя имеющиеся возможности.
И мы поставили мне цель.
В 20 лет иметь имя среди московских фотохудожников.
Прогулять нагло в пятницу работу, заявив что не выживу в конентрации пуха возле офиса. Сидеть с раннего утра с ногами в кресле, у компьютера, накинув шелковый халат на голое тело. Дождаться Настьку, усмеяться с ней до нервных всхлипов, обожраться пицы. А потом взять - да и свалить на дачу с другами )
А на даче - на даче воздух прозительно чист и свеж до головокружения. Трава, укрытая росой, щекочет икры. Солнце, которое гуляет в моих ресницах рано утром шептало, что соскучалось ) Два дня тихонечко шкварчать под солнцем на раскладушке, смешливо огрызаться с Витьком, кормить мужиков всякими всякостями и покрываясь мурашками наблюдать как они трескают прихрюкивая от удовольствия, бегать босиком до магазина, шлепая по теплым лужам и ни-че-го полезного не делать. Только пиво-еда-сон-загар.
Витька такой загорелый, обросший, удивительно голубоглазый ( только в деревне у него голубые глаза). Красивый, немножко уставший, серьезный, смешливый. Это его тягучее "Вэээн" ставшее совсем родным. Он только в деревне бывает таким красивым. Как говорят дизайнеры? На 100 процентов вписывается в интерьер.
Потом вернуться в город- румяной, прокопченой на солнышке и в салон. На приподнятые брови Леночки, вопрос "Не жалко?" махнуть рукой. Конечно сердце дрогнет, когда увидишь у нее в руках кусок своего хвоста, но понимаешь что поздно. Вздохнуть легко и (все таки как много для женщины значит стрижка) понять что да. Что получилось. Прикрыть глаза и улыбаясь полностью довериться Леночкиному таланту. А открыть и увидеть себя совсем новой - скуластой, загорелой, черноглазой, растопыренные кончики волос щекочат щеки и цвет - красивый, шоколадный.
Потом бегом - бегом на стадион, к окончанию концерта. Протанцевать час под какую то страшно бездарную электронную музыку с Витьком, Гарретом, Дином и Наташкой. Ухохотаться над Ванькой, протанцевать с ним. Пройтись толпе встречая знакомых и краснеть - краснеть от комплиментов. Ощущать себя красивой, нужной, важной, самой-самой! )
Потом к дому, вынести во двор стаканы, сок, клубнику для Наташки. Выпить коктейль, всего один, ага, ведь завтра на работу! ) Уговориться за жизнь спокойно, тихо, хихикая над шатающимися по городу остатками празднующих. Вернуться домой и уснуть самым счастливым человеком на свете.
И вот, подумав и начитавшись твердо решила я, что надо что то менять.
Ну к примеру что? Сменить ник, дизайн дневника? Вы там смеетесь сейчас?
Да нет же! Все куда серьезнее! Один невероятно голубоглазый товарищ уже который день компостирует мой мозг в направлении позитива. Другой невероятно хороший товарищ этой ночью сказал мне в трубку "Все будет хорошо - я проверял". И это, знаете, как 25й кадр выходит - работает ведь. Или может прилив хорошего настроения связан с тем, что меня наконец отпускает?
Ну да, не ухожу от темы. Сменить. Я меняю фамилию, это уже определенно. Меняю цвет волос (ну не смогу я сменить длину, сколько бы об этом не кричала). Меняю обстановку в комнате. Все как то заезжано уже, не находите? В самом деле была мысль сменить все это от отчаянья. Отчаянье прошло, а мысль осталась.
Я как течение меняюсь по жизни. И главная проблема заключается в том что мне сложно понять - "Я - это я. И это уже круто.". В смысле мозгом то я понимаю, а дальше - не идет.
Ну что же, баста карапузики. Провожайте меня в новую жизнь.
И почему то перечитывая вслух в тысячный раз к концу все равно не могу сдержать слез. Человеческя гениальность границ не знает. А, вообщем то, почти в тему. Через 6 дней мне будет восемнадцать )
читать дальшеА факт безжалостен и жуток, как наведенный арбалет: приплыли, через трое суток мне стукнет ровно двадцать лет.
И это нехреновый возраст – такой, что Господи прости. Вы извините за нервозность – но я в истерике почти. Сейчас пойдут плясать вприсядку и петь, бокалами звеня: но жизнь у третьего десятка отнюдь не радует меня.
Не то[ркает]. Как вот с любовью: в секунду - он, никто другой. Так чтоб нутро, синхронно с бровью, вскипало вольтовой дугой, чтоб сразу все острее, резче под взглядом его горьких глаз, ведь не учили же беречься, и никогда не береглась; все только медленно вникают – стой, деточка, а ты о ком? А ты отправлена в нокаут и на полу лежишь ничком; чтобы в мозгу, когда знакомят, сирены поднимали вой; что толку трогать ножкой омут, когда ныряешь с головой?
Нет той изюминки, интриги, что тянет за собой вперед; читаешь две страницы книги – и сразу видишь: не попрет; сигналит чуткий, свой, сугубый детектор внутренних пустот; берешь ладонь, целуешь в губы и тут же знаешь: нет, не тот. В пределах моего квартала нет ни одной дороги в рай; и я устала. Так устала, что хоть ложись да помирай.
Не прет от самого процесса, все тычут пальцами и ржут: была вполне себе принцесса, а стала королевский шут. Все будто обделили смыслом, размыли, развели водой. Глаз тускл, ухмылка коромыслом, и волос на башке седой.
А надо бы рубиться в гуще, быть пионерам всем пример – такой стремительной, бегущей, не признающей полумер. Пока меня не раззвездело, не выбило, не занесло – найти себе родное дело, какое-нибудь ремесло, ему всецело отдаваться – авось бабла поднимешь, но – навряд ли много. Черт, мне двадцать. И это больше не смешно.
Не ждать, чтобы соперник выпер, а мчать вперед на всех парах; но мне так трудно делать выбор: в загривке угнездился страх и свесил ножки лилипутьи. Дурное, злое дежавю: я задержалась на распутье настолько, что на нем живу.
Живу и строю укрепленья, врастая в грунт, как лебеда; тяжелым боком, по-тюленьи ворочаю туда-сюда и мню, что обернусь легендой из пепла, сора, барахла, как Феникс; благо юность, гендер, амбиции и бла-бла-бла. Прорвусь, возможно, как-нибудь я, не будем думать о плохом; а может, на своем распутье залягу и покроюсь мхом и стану камнем (не громадой, как часто любим думать мы) – простым примером, как не надо, которых тьмы и тьмы и тьмы.
Прогнозы, как всегда, туманны, а норов времени строптив - я не умею строить планы с учетом дальних перспектив и думать, сколько Бог отмерил до чартера в свой пэрадайз. Я слушаю старушку Шерил – ее Tomorrow Never Dies.
Жизнь – это творческий задачник: условья пишутся тобой. Подумаешь, что неудачник – и тут же проиграешь бой, сам вечно будешь виноватым в бревне, что на пути твоем; я в общем-то не верю в фатум – его мы сами создаем; как мыслишь – помните Декарта? – так и живешь; твой атлас – чист; судьба есть контурная карта – ты сам себе геодезист.
Все, что мы делаем – попытка хоть как-нибудь не умереть; так кто-то от переизбытка ресурсов покупает треть каких-нибудь республик нищих, а кто-то – бесится и пьет, а кто-то в склепах клады ищет, а кто-то руку в печь сует; а кто-то в бегстве от рутины, от зуда слева под ребром рисует вечные картины, что дышат изнутри добром; а кто-то счастлив как ребенок, когда увидит, просушив, тот самый кадр из кипы пленок – как доказательство, что жив; а кто-нибудь в прямом эфире свой круглый оголяет зад, а многие твердят о мире, когда им нечего сказать; так кто-то высекает риффы, поет, чтоб смерть переорать; так я нагромождаю рифмы в свою измятую тетрадь, кладу их с нежностью Прокруста в свою строку, как кирпичи, как будто это будет бруствер, когда за мной придут в ночи; как будто я их пришарашу, когда начнется Страшный суд; как будто они лягут в Чашу, и перетянут, и спасут.
От жути перед этой бездной, от этой истовой любви, от этой боли – пой, любезный, беспомощные связки рви; тяни, как шерсть, в чернильном мраке из сердца строки – ох, длинны!; стихом отплевывайся в драке как смесью крови и слюны; ошпаренный небытием ли, больной абсурдом ли всего – восстань, пророк, и виждь, и внемли, исполнись волею Его и, обходя моря и земли, сей всюду свет и торжество.
Ты не умрешь: в заветной лире душа от тленья убежит. Черкнет статейку в «Новом мире» какой-нибудь седой мужик, переиздастся старый сборник, устроят чтенья в ЦДЛ – и, стоя где-то в кущах горних, ты будешь думать, что – задел; что достучался, разглядели, прочувствовали волшебство; и, может быть, на самом деле все это стоило того.
Дай Бог труду, что нами начат, когда-нибудь найти своих, пусть все стихи хоть что-то значат лишь для того, кто создал их. Пусть это мы невроз лелеем, невроз всех тех, кто одинок; пусть пахнет супом, пылью, клеем наш гордый лавровый венок. Пусть да, мы дураки и дуры, и поделом нам, дуракам.
Знаешь, милый, каждую ночь я вижу во сне море. Я улыбаюсь тебе и идем ) Вслед за солнцем, ага? )
В нашем доме нет потолков, только небо. В нем нет мебели, только табачный дым. Только культ. След вперед и будущее. Я люблю тебя, милый. Правда не знаю, кто ты )
я вас на кухне усажу. Стемнеет - пледом укрою. У меня бокалы под вино - красивые, из тонкого стекла. Мы будем курить и тихо говорить о жизни. За окном будет тепло и тихо. Будем клубнику трескать с ананасами консервированными. Я еще черешни купила. У меня хорошо сейчас. Приходите?